Паутина долга - Страница 66

— У меня была лавка в городе.

Ничего себе новость! Владел личным выходом к Потоку и оказался в управе? Вот где настоящие чудеса! А вы говорите «магия»…

— Что значит «была»?

— То и значит, — нахохлился Галчонок. — Отобрали.

— Разве такое возможно? Ведь лавки передаются наследникам только одного рода.

— Если наследники признаются достойными.

Вот как? Интересное известие. Значит, помимо правил жизни ортисов, установленных властью императора, имеется еще и свод законов, действующий среди магов?

— Чушь.

— Если бы… Когда принимаешь наследство, должен доказать свои права. Отец умер почти два года назад, еще до моего совершеннолетия, и лавкой управлял мой двоюродный дядя. Заодно и меня учил… А месяц назад, когда мне исполнился двадцать один год, устроили экзамен. Который я не выдержал.

— Что-то сложное надо было сделать?

— Провести показательное извлечение. И еще мелочи всякие, до кучи.

Чтобы маг да не совладал с Потоком? Не поверю.

— У тебя не получилось извлечение?

— Получилось, — признал Галчонок. — Но втрое хуже, чем полагалось для новичка.

Вообще, занятно: маги не просто дерутся за места, пригодные для создания ортисов, но еще и постоянно наблюдают за уже освоенными с целью… Захвата у противников послабее. А я-то думал, магические лавки неприкосновенны и переходят от отца к сыну.

— И?

— И меня признали недостойным.

— А что сказал дядя?

— Дядя? — Он на мгновение задумался. — Пожалел, конечно. Предлагал остаться.

— Постой! «Предлагал»? Значит, лавка перешла к нему?

— Ну да. Как к ближайшему родственнику, подтвердившему притязания.

— А ты? Ушел?

Галчонок брезгливо сморщился:

— Прислуживать деревенскому знахарю в доме, построенном родным дедом? Лучше управа!

— Но ведь и здесь предстоят экзамены. Рассчитываешь справиться?

Взгляд, тоскливо перескочивший со стола на желтовато-белые костяшки стиснутых кулаков:

— Справлюсь. И потом… Ты же сам сказал: у меня получается!

Позволяю себе улыбнуться:

— И верно. Получается. Очень даже недурно.

— Вот! — Он примерился и одним глотком осушил остатки медовухи. — А раз получается, то меня надо слушаться и отправляться спать!

— Уже иду. Кстати… Ты потому и ночевал в лазарете?

Галчонок пожал плечами:

— А куда мне было идти? Дома-то нет. Хорошо хоть, отсюда не гонят.

— Но совсем необязательно было спать на стуле. Или я ошибаюсь? Зачем ты дежурил ночью у моей постели?

Смущенно потирает левое ухо.

— Да так… Хотел кое-кого словить.

— И кого же?

— Да надзорных этих. Ты же сам сказал, что они могут вернуться, вот я и решил: застану их еще раз в лазарете без разрешения, и тогда уж точно смогу прижать!

Надо же… Впрочем, настырность молодого мага спасла мне жизнь. Точно так же несколькими часами ранее поступило его мастерство. А за двойную услугу грех не заплатить сторицей. Осталось только собрать нужную сумму.

Говоришь, втрое хуже справился с экзаменом, чем полагалось? Что-то тут нечисто, парень. По умению обращаться с Потоком ты находишься по меньшей мере на третьей ступени ранга Творящего, и неудача на экзамене не просто кажется странной, а вопиет, требуя справедливости. И ее вопли успешно сливаются в хор с голосами моих собственных проблем.

***

Мерное металлическое шуршание. Плохо причесанная шерстяная нитка в сухих, морщинистых, но все еще уверенных пальцах. Теплый платок на полных покатых плечах. Кудрявый пух невесомых седых волос и умиротворенный взгляд серых, как пепел, глаз, лишь на мгновение оторвавшийся от вязания, когда я вошел в гостевую комнату после вежливого стука и оживленного: «Заходите, заходите, юноша, не подпирайте дверь!».

Когда Галчонок после утренней перевязки сказал, что меня желает допросить вьер Плеча дознания, в мыслях начали роиться какие угодно образы, но только не пожилой женщины, больше всего на свете похожей на добрую и заботливую бабушку. Поэтому, шагнув через порог и увидев, чьи атаки мне предстоит отражать, я удивился. Но, пожалуй, меньше, чем должен был, и это не укрылось от женщины, споро вывязывавшей пятью спицами разноцветный носок, судя по размеру, предназначавшийся ребенку. Наверное, одному из внуков. Потом мне стала заметна почерневшая от времени бляха, покоящаяся между затейливыми швами платья на некогда пышной, а теперь тяжело повисшей груди, и удивление окончательно признало свое поражение.

Так вот, заметив мое спокойное поведение, вьер усмехнулась петлям, нанизанным на спицы, и пригласила:

— Присаживайтесь, юноша! В ногах правды как век назад не было, так и сейчас не прибавилось.

Думаю, мое обустройство на стуле было необходимо женщине исключительно, чтобы смотреть глаза в глаза, а не задирать голову вверх. К тому же всегда оставалась возможность самой встать и нависнуть над допрашиваемым по обыкновению всех дознавателей. Но как бы то ни было, я сел, постаравшись с удобством устроить пятую точку на ничем не обитом деревянном сиденье.

А вьер тем временем продолжила то ли сетовать, то ли размышлять:

— Прыткая молодежь нынче… Еще во времена моей юности сто раз думали прежде, чем измыслить какую забаву, а теперь: сказано — сделано. Только работы старым костям прибавляют и прибавляют. Никакого почтения к летам, ну ровным счетом никакого…

«Молодежь»? Это наверняка обо мне. Хорошо бы еще было узнать, какая «забава» так расстроила старую женщину, но если буду сидеть и благоговейно внимать ворчливому бормотанию, только потеряю время, а времени-то у меня — кот наплакал, пес вылакал.