Паутина долга - Страница 36

Тщедушный Слат, такой ровный и спокойный в разговоре, играет излишне резко и повелительно, заставляя кости постанывать, поскольку прерывает их бег в самый неподходящий момент. Шансы на победу у него и Вехана примерно равны, и преимущество получит тот, кто хоть дважды сможет точно повторить свои действия.

А вот белокурая Миллин — особый случай. Нельзя сказать, что она хорошо слышит голос деревянных кубиков, но умеет остановиться в самый нужный момент, за которым неизбежно последует проигрыш. Стало быть, женщина чувствует грань допустимого… Опасная противница: управлять удачей неспособна, но зато ей вполне по силам избегать разгромных поражений. Пожалуй, изо всех троих только у нее есть реальный шанс победить. Или хотя бы остаться при своем. Правда, в повадках Слата наблюдается тень умения извлекать выгоду из любой ситуации, но он не потерпит возражений своим намерениям, следовательно, не обладает необходимой для тонкой игры гибкостью. В этом смысле Вехан действует куда успешнее, позволяя костям падать так, как они сами того пожелают. Хм… Кажется, именно он и выигрывает партию.

— Позвольте покинуть вас на несколько минут, — в низком поклоне просит глашатай и направляется к выходу из зала.

Пора и мне на покой, благо есть повод. Поднимаюсь и, пошатываясь, плетусь следом, опрометчиво надеясь, что выгляжу не слишком глупо: судя по насмешливым взглядам, представляю собой зрелище жалкое и заслуживающее осуждения. Ускоряю шаг, вываливаюсь из дверного проема и утыкаюсь в спину пепельноволосой красавицы, которая никак не ожидала преследования.

— П-позвольте узнать ваш… ваш-ше имя, hevary.

— Отойди от нее.

О, знакомое шипение. Гаккар в двух шагах впереди нас, и выражение, замеченное мной в бесцветных глаза, не сулит ничего хорошего.

— Да я, собсснно…

— Отойди.

Она не повышает голос, скорее, даже переходит на шепот, но каждый звук, слетевший с тонких губ, иглой вонзается мне в уши.

— Поч-чему бы мне не познакомиться с красивой девушкой? Я — парень хоть куда и вообще…

— Она не для тебя. Понятно, да?

Ришиан сжимает запястье глашатая и точным рывком притягивает к себе, лишая меня опоры. Но падать еще рано: падать следует аккурат после того, как две женщины сливаются в страстном и глубоком поцелуе, не стесняясь моего присутствия. Пальцы гаккара нежно тонут в жемчужных кудрях, а глашатай словно боится шевельнуться, но лишь из страха доставить неудобство своему… своей партнерше.

Девочки любят друг друга? Что ж, и такое бывает. Насколько помню, у Локки в ее заведении есть по меньшей мере три счастливых парочки, в свободное от проявления взаимных чувств время доставляющих удовольствие лицам противоположного пола. Ничего необычного. Хотя, гаккар наверняка рассчитывал на другой эффект, потому что по окончании поцелуя в направленном на меня взгляде явственно читалось недоумение. А все из-за чего? Из-за моего полнейшего равнодушия. Кстати, это вовсе не одно и тоже с бесстрастностью. Задумывались когда-нибудь? Я — неоднократно, с того самого мига, как наставник заявил Сэйдисс, что ее сын «равнодушен и к добру, и к злу». Тогда, лет пятнадцать назад, его слова показались мне оскорблением, но много позже, получив время на размышления (ввиду невозможности проводить дни как-то иначе, нежели в раздумьях), я понял: наставник вовсе не пытался меня оскорбить. Напротив, нашел во мне качество, способное развиться в любую из сторон.

Равнодушие — равное отношение, равное восприятие. Оно может быть опасным в том смысле, что если вы остро отзываетесь на нечто радостное и светлое, то не меньшее потрясение (правда, обратного направления) получите, столкнувшись со злом. Тут необходимо правильно рассчитывать силу своего «равнодушия»: приходить в восторг и умиление от любого прекрасного чуда, и при этом погружаться в пучины скорби, встречая беду? Или же оставаться предельно спокойным в обоих случаях? Что вам больше по душе? Я, пройдя от одного конца радуги чувств до другого, решил выбрать середину: и радуюсь не до поросячьего визга, и скорблю не до горючих слез. Подозреваю, подобных мне людей много на свете и, возможно, именно поэтому мир еще живет и здравствует. В самом деле, чувства не должны быть всепоглощающими: тогда все существование становится чередой взлетов и падений. Словно ты всю жизнь качаешься на качелях, да так азартно, что в любой момент можешь и сам замертво упасть на землю, и покалечить сидящего напротив тебя. Я знаю: мои действия разумны и правильны, но иногда все же до зуда в кончиках пальцев завидую тем, кто беспечно раскачивает качели своей жизни…

— Ну?

Нетерпеливый heve Майс. Впрочем, как можно осуждать человека, ожидающего самого главного решения в своей судьбе?

— М-м-м?

— Вы все узнали?

— Пожалуй, да.

— И?

Да он весь трясется… Прямо-таки, охвачен лихорадкой надежды.

— Я все вам расскажу. Но не сейчас.

— А когда?

Он почти взвыл, заставив меня сморщиться: громкие звуки всегда утомляют мою хмельную голову.

— Завтра. То есть, сегодня… Утром.

— Но почему?

— Потому… Потому что я устал. Потому что мне нужно отдохнуть. Поспать, к примеру. Я отправляюсь домой, а поутру, часиков, скажем, в десять, навещу вас и дам полный отчет.

— Домой? Вы можете спать прямо здесь, если желаете.

Я покачал пальцем перед лицом хозяина «Перевала»:

— Э нет: спать я буду только дома, в своей любимой постельке. Или ничего не получится.

Майс скривился, но все же согласно выдохнул:

— Хорошо. Риш, проводи его: а то еще нарвется на патруль — ищи его потом…