Покупателя? На какой товар? А впрочем, не имеет значения.
— Полагаю, мне тоже следует извиниться, если ввел вас в заблуждение своим видом, hevary: я вовсе не собираюсь ничего покупать. Я пришел поговорить с вами о вашем брате.
В пепельно-серых глазах мелькнули огорчение и досада, но женщина справилась со своими чувствами.
— Вы, верно, пришли получить долг Юлара? Прошу, проходите. Если сумма не слишком большая, я смогу отдать ее сразу, иначе вам придется немного подождать.
Я принял приглашение войти в дом, но прежде, чем шагнуть за хозяйкой в крохотный полутемный зал прихожей, решил отказаться от обмана, хоть роль собирателя долгов позволяла легко выпытать немало сведений:
— Ваш брат ничего мне не должен, hevary. Скорее, я в некотором долгу перед вами обоими.
Она обернулась и удивленно подняла брови, такие же светлые и тонкие, как волосы, заплетенные в короткую косу.
— Но вы выпьете со мной немного тэя? Не откажетесь? У меня нечасто бывают гости, а в Зимник нужно приветить хотя бы одного доброго знакомого, чтобы будущий год принес немного радости… Вас ведь можно назвать добрым знакомым?
Меня? Человека, из-за которого ее брат и погиб? Да уж, добрый… Впрочем, и злым не назовусь. Положа руку на сердце, признаюсь: смерть Юлара не вызвала у меня никаких особенных чувств. Да и жизнь — тоже. А вот судьба оставшейся, как он рассказывал, в стесненных обстоятельствах, сестры…
— Конечно, выпью.
Женщина благодарно улыбнулась и поспешила на кухню. Собственно, там мы и устроились: у окна, занавешенного полупрозрачным вязаным кружевом, пропускающим свет, но смягчающим его и не позволяющим солнцу слепить глаза. Заваренный тэй оказался на редкость терпким, пряное печенье в меру рассыпчатым, в меру хрустящим, а собеседница — словоохотливой.
Мюла ад-до Ривис и ее брат Юлар, в самом деле, всю жизнь, с самого рождения жили в Нэйвосе, потому что родители полагали город более подходящим местом для обитания молодых людей, а главное, предоставляющим большие возможности. Деньги на содержание присылали исправно, но два дома одной семьи требовали удвоенных трат, а стало быть, и немалого приложения сил, потому отцу, еще с десяток лет назад похоронившему свою супругу, все труднее и труднее содержать детей вдали от имения. Правда, теперь расходы должны сократиться.
— Простите, но ваш брат говорил что-то о смерти отца.
Женщина вздохнула, сокрушенно качнув головой:
— Наверное, и не только это? Какие еще ужасы вам нарассказывал Юлар? Меня неизлечимым недугом в своих историях не наделял?
— Нет, о вас он отзывался очень нежно. Но признаться, я не ожидал, что…
— Что многие все слова моего брата — ложь? Увы, heve. Он всегда любил присочинить лишнего. А с тех пор, как пристрастился к игре, совсем совесть потерял.
— Он был азартным игроком?
Мюла печально улыбнулась.
— Очень азартным. И самое странное, у него получалось выигрывать. Обычно же как бывает? Раз на раз не приходится. А Юлару почти всегда везло. Вернее, он знал, когда ему должно повезти.
— Стало быть, вы не нуждались в деньгах?
— С голода не умирали, чтобы он вам ни рассказывал. Но и под ноги не швыряли. Потому что брат не мог остановиться. Даже когда чувствовал, что удачи не будет, все равно шел играть… И терял все.
Хм. Он был тяжело болен, да такой болезнью, которую не всякий целитель возьмется прогнать, поскольку душевные недуги — противники куда опаснее, чем телесные. Наверное, тот день в «Перевале» был для Юлара одним из удачных, а следующий — наоборот, потому парнишка и огорчился, проиграв мне пропуск. Кое-что становится понятным. К примеру, почему он не отказался от дармовых костей, хотя вполне мог рассчитывать на собственные силы.
— Но у вас есть деньги на уплату подати?
— О, не беспокойтесь! Вполне достаточно. Дело в том, что…
Над нашими головами раздался грохот.
— Да сколько же можно!
Мюла выскочила из-за стола. Как вежливому гостю, мне полагалось бы дожидаться возвращения хозяйки, но истинному дарраджиту, чей образ я успешно примерил на себя сегодня, следовало презреть правила и удовлетворить разыгравшееся любопытство. К тому же, звук был от падения чего-то тяжелого и металлического: вдруг в дом забрались грабители, и женщине понадобится помощь и поддержка? Шучу, конечно. Помощи с меня немного, правда, в случае опасности могу позвать Хиса, терпеливо следующего за мной от дома к дому, а сейчас оставшегося на улице: не думаю, что каменные стены станут препятствием для моей зверушки…
Женщину я догнал уже на верхней площадке лестницы. Мюла сжимала кулачки, но больше умоляюще, чем грозно, и выговаривала угрюмому типу в овчинном полушубке:
— Не могли бы вы вести себя потише? Знаю, что не имею права требовать, но поймите: у меня гость, мы разговариваем и вовсе не хотим слушать, как вы гремите мебелью!
— Гость? — На меня зыркнули маленьким темным глазом, единственным на лице, вторую половину которого сеткой полос покрывали шрамы. — Так и занимайтесь гостем. Вот мне сказано носить, так я и ношу.
— Носите, никто вам не запрещает! Но не кидайте!
— Я и не кидал. Я поставил. Хлипкие сундуки нынче пошли…
Одарив нас откровением о несовершенстве новодельных предметов домашней утвари, коренастый мужичок грузно пошлепал по ступенькам вниз, к входной двери. Мюла обессиленно вздохнула, повернулась, заметила меня и смущенно пояснила:
— Каждый божий день он здесь гремит. Я уже устала слушать… Правда, сегодня вроде больше не должен показаться. Не волнуйтесь! Давайте вернемся и продолжим разговор, если вы не против.